9576
5
Лихие «волкодавы», одной левой готовые скрутить вражеских диверсантов. Хладнокровные роботы, подгоняющие штрафников пулемётами заградотряда на фронтах Великой Отечественной. Такими сотрудников особых отделов НКВД рисует нам массовая культура. Кем же на самом деле были агенты госбезопасности и чем они занимались на войне?
«А про меня напишешь? Напишу! Опер сказал, про всех написать»
В Красной армии особые отделы НКВД имелись в частях и соединениях уровня бригады и выше. Численность их была сравнительно небольшой — два десятка человек, а в бригадах и авиачастях и того меньше. И по большей части их работа была не геройская, а бумажная.
Как показала практика войны, чтобы препятствовать вражеским шпионам, хороший опер должен был не лично бегать по соседним лесам в поисках примятых листиков или надкушенных огурцов. Он должен был следить, чтобы часовые спрашивали пароль и отзыв — да и вообще не спали на посту. С чем в советской армии порой были проблемы и в 45‑м.
И конечно, как и в мирное время, одной из главных обязанностей особистов являлось извещение командования о замеченных недостатках. Начиная от самых бытовых.
Так, в июле 1943 года, парторг 1502-го ИПТАП (истребительно-противотанковый артиллерийский полк) лейтенант Кашурников, отправленный на огневые позиции батарей, вместо выполнения задания напился пьяным. Степень опьянения в рапорте не указали. Но судя по тому, что доставленный командованию парторг рвал на себе рубаху и кричал на командиров, наркомовскими с ним поделились от души.
Из 126-й гв. сд отдел контрразведки «Смерш» сообщал командиру дивизии о ротном, разбазаривающем пайки бойцов. В качестве примера в докладе приводился случай, когда выделенные для роты продукты выменивались на самогон. В ещё одном документе — также с примерами — перечислялись командиры, избивавшие подчинённых. Кто кулаком, кто палкой. А один лейтенант — даже полевой сумкой.
Как показала практика войны, чтобы препятствовать вражеским шпионам, хороший опер должен был не лично бегать по соседним лесам в поисках примятых листиков или надкушенных огурцов. Он должен был следить, чтобы часовые спрашивали пароль и отзыв — да и вообще не спали на посту. С чем в советской армии порой были проблемы и в 45‑м.
И конечно, как и в мирное время, одной из главных обязанностей особистов являлось извещение командования о замеченных недостатках. Начиная от самых бытовых.
Так, в июле 1943 года, парторг 1502-го ИПТАП (истребительно-противотанковый артиллерийский полк) лейтенант Кашурников, отправленный на огневые позиции батарей, вместо выполнения задания напился пьяным. Степень опьянения в рапорте не указали. Но судя по тому, что доставленный командованию парторг рвал на себе рубаху и кричал на командиров, наркомовскими с ним поделились от души.
Из 126-й гв. сд отдел контрразведки «Смерш» сообщал командиру дивизии о ротном, разбазаривающем пайки бойцов. В качестве примера в докладе приводился случай, когда выделенные для роты продукты выменивались на самогон. В ещё одном документе — также с примерами — перечислялись командиры, избивавшие подчинённых. Кто кулаком, кто палкой. А один лейтенант — даже полевой сумкой.
×
(На фото: Сотрудники политотдела 52-й стрелковой дивизии)
Впрочем, разбазаривание пайков на фоне некоторых донесений смотрелось просто детской шалостью. Например, особист из 9-й дивизии народного ополчения (сокр. «ДНО»), докладывая о боеспособности своей части, привёл следующий пример: «в 1-м батальоне 2-го полка 9 дно за время марша от Малоярославца до Бородино ополченцы растеряли 4800 патронов, 96 гранат, 2 ручных пулемёта. В 1-м полку один пулемёт забыли в лесу, 5 в разобранном виде оставили на дороге в повозке, взятой у колхозников».
Были и обратные ситуации. Так, из Особого отдела НКВД 176-й дивизии сообщалось об отсутствии в медсанбате тёплого обмундирования, ламп и даже посуды. В том же донесении описывались попытки одного из командиров послать бойцов то за колхозным сеном, то за брёвнами. Но бдительный председатель колхоза эти хищения пресёк на корню, сообщив «куда надо» о фактах мародёрства.
Очень образное донесение о недочётах и неразберихе отправил старший лейтенант госбезопасности Иванов, особист из 41 сд., в июле 1941-го. Описывая работу служб тыла, он сообщил: «В тылу фронта столько хаоса, что сам аллах не разберёт».
Впрочем, разбазаривание пайков на фоне некоторых донесений смотрелось просто детской шалостью. Например, особист из 9-й дивизии народного ополчения (сокр. «ДНО»), докладывая о боеспособности своей части, привёл следующий пример: «в 1-м батальоне 2-го полка 9 дно за время марша от Малоярославца до Бородино ополченцы растеряли 4800 патронов, 96 гранат, 2 ручных пулемёта. В 1-м полку один пулемёт забыли в лесу, 5 в разобранном виде оставили на дороге в повозке, взятой у колхозников».
Были и обратные ситуации. Так, из Особого отдела НКВД 176-й дивизии сообщалось об отсутствии в медсанбате тёплого обмундирования, ламп и даже посуды. В том же донесении описывались попытки одного из командиров послать бойцов то за колхозным сеном, то за брёвнами. Но бдительный председатель колхоза эти хищения пресёк на корню, сообщив «куда надо» о фактах мародёрства.
Очень образное донесение о недочётах и неразберихе отправил старший лейтенант госбезопасности Иванов, особист из 41 сд., в июле 1941-го. Описывая работу служб тыла, он сообщил: «В тылу фронта столько хаоса, что сам аллах не разберёт».
«Туда не ходи, сюда ходи!»
Особым вниманием у оперов пользовались и случаи дружественного огня, которых — увы — хватало.
В марте 1942 года начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта, старший майор госбезопасности Селивановский, оправил военному совету фронта доклад. В нём перечислялись факты бомбёжки самолётами своих войск.
«Опознание» виновных случилось не только по внешнему виду машин. Вместе с бомбами на красноармейцев падали листовки, предназначенные для немецких солдат и населения оккупированных территорий.
В географии путались не только авиаторы, но и наземные войска. В марте 1942 года капитан Ивашутин (ещё не ставший начальником ГРУ, а служивший в Особом отделе Крымского фронта) приехал на передовую и с удивлением обнаружил: высота 66,3, на которой, по данным штаба армии, находился наблюдательный пункт советской артиллерии, в действительности занята и укреплена противником.
В марте 1942 года начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта, старший майор госбезопасности Селивановский, оправил военному совету фронта доклад. В нём перечислялись факты бомбёжки самолётами своих войск.
«Опознание» виновных случилось не только по внешнему виду машин. Вместе с бомбами на красноармейцев падали листовки, предназначенные для немецких солдат и населения оккупированных территорий.
В географии путались не только авиаторы, но и наземные войска. В марте 1942 года капитан Ивашутин (ещё не ставший начальником ГРУ, а служивший в Особом отделе Крымского фронта) приехал на передовую и с удивлением обнаружил: высота 66,3, на которой, по данным штаба армии, находился наблюдательный пункт советской артиллерии, в действительности занята и укреплена противником.
Проводили сотрудники особых отделов и инспекторские проверки — также с весьма впечатляющими результатами.
Например, в феврале 1942 года два офицера нагрянули с проверкой в 172-й сд. Трёхстраничный рапорт по итогам широкими мазками рисовал довольно удручающую картину: «вокруг командного пункта валялось в грязи около 20 ручных гранат», «из двух миномётов оба ржавые, из 17 винтовок — ржавых 16», «отмечены случаи, когда винтовка после чистки выглядит хуже, чем до чистки», «охраняющие боеприпасы часовые пропускают по отклику „свой“».
В масштабе одной дивизии можно было раскопать «ужас», но не «ужас-ужас». Зато осенью того же года отчёт об участке обороны 42-й армии Ленинградского фронта занял уже целых 37 страниц. Особую озабоченность вызвало состояние минных полей. Проверка выявила, что они массово оказывались «не там», «не совсем». И вообще «на протяжении 395 метров выявлено 85 совершенно не заряженных мин, не подготовленных к взрыву — 50 шт и совершенно непригодных к действию 55 мин».
Также очень порадовали особистов часовые-нацмены, не владеющие русским языком. Как выяснилось, их обучили только подавать команду «стой» — и больше ничему. На этом фоне заросшие травой амбразуры блиндажей выглядели вполне обыденной мелочью.
Например, в феврале 1942 года два офицера нагрянули с проверкой в 172-й сд. Трёхстраничный рапорт по итогам широкими мазками рисовал довольно удручающую картину: «вокруг командного пункта валялось в грязи около 20 ручных гранат», «из двух миномётов оба ржавые, из 17 винтовок — ржавых 16», «отмечены случаи, когда винтовка после чистки выглядит хуже, чем до чистки», «охраняющие боеприпасы часовые пропускают по отклику „свой“».
В масштабе одной дивизии можно было раскопать «ужас», но не «ужас-ужас». Зато осенью того же года отчёт об участке обороны 42-й армии Ленинградского фронта занял уже целых 37 страниц. Особую озабоченность вызвало состояние минных полей. Проверка выявила, что они массово оказывались «не там», «не совсем». И вообще «на протяжении 395 метров выявлено 85 совершенно не заряженных мин, не подготовленных к взрыву — 50 шт и совершенно непригодных к действию 55 мин».
Также очень порадовали особистов часовые-нацмены, не владеющие русским языком. Как выяснилось, их обучили только подавать команду «стой» — и больше ничему. На этом фоне заросшие травой амбразуры блиндажей выглядели вполне обыденной мелочью.
Кто виноват и что делать?
Летом 42-го начальник Особого отдела НКВД Брянского фронта старший майор госбезопасности Вадис провёл собственное расследование провала некоторых боевых операций.
Например, поход в разведку за языком, организованный в 645-м стрелковом полку, закончился у поставленной немцами колючей проволоки — о которой было прекрасно известно. Но «спохватившись в последнюю минуту и не найдя ножниц, решено было взять топоры, но и их забыли».
Пока подошедшие бойцы топтались возле преграды, проснувшиеся немцы заподозрили недоброе и открыли огонь из пулемётов и миномётов. Итогом «похода» стали двое убитых, девять раненых и пятеро пропавших без вести.
Причина всего этого была крайне проста. «Командир 8-й роты Шуркин и политрук Маклаков операцией не руководили. В самый разгар операции недалеко от проволочного заграждения они организовали выпивку, вследствие чего бойцы, оставшись без командования, в беспорядке бежали обратно».
Например, поход в разведку за языком, организованный в 645-м стрелковом полку, закончился у поставленной немцами колючей проволоки — о которой было прекрасно известно. Но «спохватившись в последнюю минуту и не найдя ножниц, решено было взять топоры, но и их забыли».
Пока подошедшие бойцы топтались возле преграды, проснувшиеся немцы заподозрили недоброе и открыли огонь из пулемётов и миномётов. Итогом «похода» стали двое убитых, девять раненых и пятеро пропавших без вести.
Причина всего этого была крайне проста. «Командир 8-й роты Шуркин и политрук Маклаков операцией не руководили. В самый разгар операции недалеко от проволочного заграждения они организовали выпивку, вследствие чего бойцы, оставшись без командования, в беспорядке бежали обратно».
(На фото: Александр Анатольевич Вадис)
Особого интереса майора Вадиса удостоилась также попытка наступления на хутор Калинов. Наступление оказалось, мягко говоря, неудачным. Из пяти выделенных для поддержи танков один подорвался на мине, два были подбиты немецкими пушками, а оставшиеся два ворвались на хутор, где и пропали вместе с десантом. У наступавшей же пехоты патронов хватило на час боя. Не лучше было и у поддерживавших пехоту миномётчиков. К моменту проведения расследования «по горячим следам» потери полка составляли 157 доставленных на эвакопункты раненых.
Командование 61-го стрелкового полка сначала свалило всю подготовку на командира батальона. А затем, уже в ходе завязавшегося боя, не сделало ничего, чтобы помочь принявшему на себя удар соединению. Виновным в произошедшем особисты назвали командира полка, майора Барышева. По логике современных российских фильмов, Барышева должны были расстрелять «ну сей же час». Но в реальности случилось это лишь в 1946 году. Барышев к этому времени успел дослужиться до полковника — правда, не Красной армии, а власовской РОА.
Примечательно, что товарищ старший майор ГБ Вадис в своих докладах не только называл виновных, но и оправдывал некоторых офицеров. Например, узнав, как некий командир танкового корпуса категорически возражает командованию армии, приказавшей использовать бригаду тяжёлых КВ для уличных боёв, Вадис тут же направил спецсообщение в военный совет фронта и добился отмены приказа. Чем, вероятно, спас не только машины 180-й танковой бригады, но и строптивого командира 18-го танкового корпуса — генерал-майора Ивана Черняховского.
Что касается штрафников, то и они, конечно же, попадали в документы особистов. В марте 1944-го начальник УКР «Смерш» отдельной приморской армии генерал-майор Белкин отправил спецсообщение. Армейская штрафная рота 1-го гв. сп. должна была провести разведку боем. Вместо этого штрафники взяли штурмом высоту, захватили троих пленных. При этом сами понесли тяжёлые потери. Из 65 атаковавших 18 были убиты, 39 ранены и лишь восемь человек остались на захваченном рубеже. Они отбили пять немецких контратак и только к вечеру отошли к своим. Но и тут — как ни удивительно — страшный особист требовал не расстрелять отошедших штрафников, а наказать командование полка, не приславшее солдатам подкрепления.
Особого интереса майора Вадиса удостоилась также попытка наступления на хутор Калинов. Наступление оказалось, мягко говоря, неудачным. Из пяти выделенных для поддержи танков один подорвался на мине, два были подбиты немецкими пушками, а оставшиеся два ворвались на хутор, где и пропали вместе с десантом. У наступавшей же пехоты патронов хватило на час боя. Не лучше было и у поддерживавших пехоту миномётчиков. К моменту проведения расследования «по горячим следам» потери полка составляли 157 доставленных на эвакопункты раненых.
Командование 61-го стрелкового полка сначала свалило всю подготовку на командира батальона. А затем, уже в ходе завязавшегося боя, не сделало ничего, чтобы помочь принявшему на себя удар соединению. Виновным в произошедшем особисты назвали командира полка, майора Барышева. По логике современных российских фильмов, Барышева должны были расстрелять «ну сей же час». Но в реальности случилось это лишь в 1946 году. Барышев к этому времени успел дослужиться до полковника — правда, не Красной армии, а власовской РОА.
Примечательно, что товарищ старший майор ГБ Вадис в своих докладах не только называл виновных, но и оправдывал некоторых офицеров. Например, узнав, как некий командир танкового корпуса категорически возражает командованию армии, приказавшей использовать бригаду тяжёлых КВ для уличных боёв, Вадис тут же направил спецсообщение в военный совет фронта и добился отмены приказа. Чем, вероятно, спас не только машины 180-й танковой бригады, но и строптивого командира 18-го танкового корпуса — генерал-майора Ивана Черняховского.
Что касается штрафников, то и они, конечно же, попадали в документы особистов. В марте 1944-го начальник УКР «Смерш» отдельной приморской армии генерал-майор Белкин отправил спецсообщение. Армейская штрафная рота 1-го гв. сп. должна была провести разведку боем. Вместо этого штрафники взяли штурмом высоту, захватили троих пленных. При этом сами понесли тяжёлые потери. Из 65 атаковавших 18 были убиты, 39 ранены и лишь восемь человек остались на захваченном рубеже. Они отбили пять немецких контратак и только к вечеру отошли к своим. Но и тут — как ни удивительно — страшный особист требовал не расстрелять отошедших штрафников, а наказать командование полка, не приславшее солдатам подкрепления.
Сам ищи своё НКВД
(На фото: Сотрудники «Смерша» 70-й армии)
Закончим всё же на более весёлой ноте — рассказом о том, что иногда происходило с теми вражескими парашютистами, которые по собственной воле решили сдаться на милость «Смерша».
«Парашютист Бураков, давая показания об обстоятельствах своей явки с повинной в органы советской власти, рассказал о следующем возмутительном факте потери бдительности со стороны работников Черемисинского райвоенкомата, а именно: приземлившись на территории Черемисинского района, Бураков, разыскивая органы НКВД, случайно якобы попал в Черемисинский райвоенкомат, где заявил дежурившим двум сотрудникам о том, что он является вражеским парашютистом, предъявил им оружие, взрывчатые материалы и обратился с просьбой — принять меры к задержанию своего напарника Волошина. Вместо немедленного задержания и направления в органы НКВД, указанные дежурные возвратили Буракову оружие, взрывчатку и предложили ему самостоятельно разыскивать органы НКВД».
АНДРЕЙ БЕКАСОВ
Закончим всё же на более весёлой ноте — рассказом о том, что иногда происходило с теми вражескими парашютистами, которые по собственной воле решили сдаться на милость «Смерша».
«Парашютист Бураков, давая показания об обстоятельствах своей явки с повинной в органы советской власти, рассказал о следующем возмутительном факте потери бдительности со стороны работников Черемисинского райвоенкомата, а именно: приземлившись на территории Черемисинского района, Бураков, разыскивая органы НКВД, случайно якобы попал в Черемисинский райвоенкомат, где заявил дежурившим двум сотрудникам о том, что он является вражеским парашютистом, предъявил им оружие, взрывчатые материалы и обратился с просьбой — принять меры к задержанию своего напарника Волошина. Вместо немедленного задержания и направления в органы НКВД, указанные дежурные возвратили Буракову оружие, взрывчатку и предложили ему самостоятельно разыскивать органы НКВД».
АНДРЕЙ БЕКАСОВ
Источник:
Еще крутые истории!
- Пилот был против: 12 летнюю девушку с аллергией на арахис высадили из самолета
- Как снимали "Формулу любви"
Новости партнёров
реклама
