4969
6
Сегодня, 3 сентября, исполняется 15 лет со дня штурма захваченной боевиками школы № 1 в Беслане. В результате террористического акта тогда погибли 333 человека, 186 из которых — дети.
С бывшей заложницей Залиной Хадиковой общалась корреспондент Би-би-си Светлана Рейтер.
С бывшей заложницей Залиной Хадиковой общалась корреспондент Би-би-си Светлана Рейтер.
1.
С бывшей заложницей Залиной Хадиковой общалась корреспондент Би-би-си Светлана Рейтер. Вот рассказ Залины от первого лица:
Я так и живу в Беслане. Здесь все по-прежнему, все так же. Конечно, в течение трех-пяти дней, в дни трагедии, в Беслане становится очень тихо — все посещают кладбище, своих родных, знакомых, одноклассников, друзей. Я сама, если честно, за все 15 прошедших лет в школу раза четыре от силы пошла — наверное, потому, что мне тяжело туда ходить и как-то совсем не тянет. Я хожу на кладбище, к своим одноклассникам, родным, близким — там как-то мне легче от того, что навестила своих. У меня много одноклассников погибло — шесть, или семь, я уже точно не помню. И трое учителей любимых.
А в школу приходишь, и все в таких красках, как будто вчера было. И не хочется мне туда ходить, как бы ни хотелось почтить память.
Тогда я переходила в восьмой класс — просто была на линейке со своими одноклассниками, как обычно в такой день. И услышала хлопки непонятные, потому что никогда до этого выстрелов не слышала.
Я так и живу в Беслане. Здесь все по-прежнему, все так же. Конечно, в течение трех-пяти дней, в дни трагедии, в Беслане становится очень тихо — все посещают кладбище, своих родных, знакомых, одноклассников, друзей. Я сама, если честно, за все 15 прошедших лет в школу раза четыре от силы пошла — наверное, потому, что мне тяжело туда ходить и как-то совсем не тянет. Я хожу на кладбище, к своим одноклассникам, родным, близким — там как-то мне легче от того, что навестила своих. У меня много одноклассников погибло — шесть, или семь, я уже точно не помню. И трое учителей любимых.
А в школу приходишь, и все в таких красках, как будто вчера было. И не хочется мне туда ходить, как бы ни хотелось почтить память.
Тогда я переходила в восьмой класс — просто была на линейке со своими одноклассниками, как обычно в такой день. И услышала хлопки непонятные, потому что никогда до этого выстрелов не слышала.
×
3.
Увидела — шары отпустили, они летят наверх, а люди толпой бегут к школе. Обернулась назад, а сзади один из боевиков — с бородой, стрелял в небо.
И тогда я тоже побежала со всеми, и толпа меня как будто в школу внесла. Со мной был мой родной брат, Чермен. Мы с ним в одном классе учились. Сначала я его потеряла, потом девочка одна, с которой мы вместе учились, помогла мне его найти. Ко второму дню мы уже сидели в спортзале с ним рядом.
И тогда я тоже побежала со всеми, и толпа меня как будто в школу внесла. Со мной был мой родной брат, Чермен. Мы с ним в одном классе учились. Сначала я его потеряла, потом девочка одна, с которой мы вместе учились, помогла мне его найти. Ко второму дню мы уже сидели в спортзале с ним рядом.
5.
Совсем плохо было на третий день, когда нам перестали давать воду. Чермену стало совсем плохо, и в голове у меня была только одна мысль: «Как же я вернусь домой одна, что мне папа с мамой скажут?» Настолько я перепугалась. Обезвоженный ребенок, а тогда он был еще немного полненький — в жару ему тяжко было.
С нами рядом сидела моя подруга из класса, Ира Таучелова, она мне с Черменом помогала — она его голову положила себе на колени, а я тряпочкой его обмахивала, чтобы ему полегче было.
А потом, помню, он протянул ко мне руки и говорит: «Залина, я тебя не вижу, не вижу!» Я запаниковала, что он умрет, и стала умолять одного из боевиков: «Пожалуйста, дайте моему брату воды!» Я его дергала за штанину, а он просто отпихнул меня: «Отстань!» Никаких сил плакать уже не было, но мимо нас пробегала женщина, она нашла воду своим детям, на бегу дала глоток воды Чермену, ему стало лучше. А одноклассники, когда удавалось, таскали из кабинетов листья комнатных цветов, и мы их жевали. Я помню, мне дали один листик и он оказался настолько горьким, что от него хотелось еще сильнее пить.
В первые два дня в туалет нас пускали: учителя наши водили по десять человек в туалет, чтобы боевики девочкам не навредили. Моя учительница, Злата Сергеевна, вызвалась водить группы — собирала тех, кто поднимал руку, под ее присмотром мы пили воду и ходили в туалет, потом она нас возвращала в зал, раскидывала по местам и брала следующую партию. Помню, она очень долго это делала, очень устала, мне ее было очень жалко.
С нами рядом сидела моя подруга из класса, Ира Таучелова, она мне с Черменом помогала — она его голову положила себе на колени, а я тряпочкой его обмахивала, чтобы ему полегче было.
А потом, помню, он протянул ко мне руки и говорит: «Залина, я тебя не вижу, не вижу!» Я запаниковала, что он умрет, и стала умолять одного из боевиков: «Пожалуйста, дайте моему брату воды!» Я его дергала за штанину, а он просто отпихнул меня: «Отстань!» Никаких сил плакать уже не было, но мимо нас пробегала женщина, она нашла воду своим детям, на бегу дала глоток воды Чермену, ему стало лучше. А одноклассники, когда удавалось, таскали из кабинетов листья комнатных цветов, и мы их жевали. Я помню, мне дали один листик и он оказался настолько горьким, что от него хотелось еще сильнее пить.
В первые два дня в туалет нас пускали: учителя наши водили по десять человек в туалет, чтобы боевики девочкам не навредили. Моя учительница, Злата Сергеевна, вызвалась водить группы — собирала тех, кто поднимал руку, под ее присмотром мы пили воду и ходили в туалет, потом она нас возвращала в зал, раскидывала по местам и брала следующую партию. Помню, она очень долго это делала, очень устала, мне ее было очень жалко.
7.
Плакали, в основном, малыши — я уже не помню, когда их разрешили вывести, в конце первого дня или второго. Еды никакой не было, и мамы открывали коробки шоколадных конфет, которые принесли в подарок учителям, и давали их пососать. Но мы, честно говоря, голод совсем не ощущали, зато все время хотели пить — в спортзале было очень много народу, люди сидели друг на друге, не протолкнуться, постоянно жарко. Очень страшно было днем — люди начинали шуметь, болтать, и боевики тут же стреляли в воздух.
Одна женщина при мне боевику крикнула: «За что вы наших детей убиваете?» И он зло посмотрел на нее и ответил: «А за что вы наших? Наши дети тоже ни в чем не виноваты!».
Одна женщина при мне боевику крикнула: «За что вы наших детей убиваете?» И он зло посмотрел на нее и ответил: «А за что вы наших? Наши дети тоже ни в чем не виноваты!».
8.
Вы знаете, я вот не могу сказать, что мне было очень страшно — я тогда не понимала, что все всерьез, казалось, что все как в кино, понарошку. А потом нас повели в туалет через коридор, и он был весь расстрелянный. Потом я увидела кабинет, в котором взорвались две смертницы — брызги крови на стене. Тогда уже стало понятно, что все очень серьезно, и неясно, останемся ли мы в живых. За себя у меня тревоги все равно не было — я человек верующий, у меня сильный ангел-хранитель. Тревожилась за брата только.
Когда был штурм, после взрыва моего брата вынесло из зала. Со мной рядом сидела моя одноклассница и однофамилица, Ира Хадикова. Мы с ней выросли вместе и в школе дружили с самого детства. Я помню, под конец она уже плакала, что не хочет умирать, а я ей говорила: «Ира, мы не умрем, всё будет хорошо, мы выйдем отсюда, покушаем, выпьем много-много воды». А потом мы с ней уснули — как сейчас помню, она лежала на спине, ножки подогнула, а я легла на бок и укрыла лицо. Я спала, может, минут пять или десять — а потом взрыв. Лежу и думаю: «Сейчас на меня что-то упадет, и я быстро умру». Через секунд двадцать, которые мне часом показались, еще один взрыв. Я поднялась, а вокруг меня одни трупы, я помню, что была в центре трупов, все были мертвые. А Ира лежала с открытыми глазами, они были такие красные, будто кровью налились. Я ее дергала за руку: «Ира, пойдем, пойдем». Надеялась, что она еще жива, хотя внутри понимала, что нет, уже нет.
Под окном была дыра от взрыва, я пролезла. Кинулась в одну сторону, там боевик за углом стреляет. Кинулась в другую сторону, там девочка — живот красный от крови. А дальше — люди в спецодежде, которые показывали, что надо бежать в военный лагерь.
Вы знаете, в этом лагере была вода, много воды, но я уже ничего не хотела. Я просто легла на носилки, смотрела в небо и это прохлада после трехдневной духоты — боже, как хорошо.
И кто-то подумал, наверное, что я сознание потеряла, и одним махом вылил на меня бутылку воды. Потом — в машину, отвезли в нашу местную больницу для обработки раны. Оказывается, у меня от взрыва раны были на руке и голове, вот только я ничего не чувствовала. А в больнице меня встретил отец — я впервые видела, как он плакал. Он меня успокоил, сказал, что брат мой тоже жив.
Когда был штурм, после взрыва моего брата вынесло из зала. Со мной рядом сидела моя одноклассница и однофамилица, Ира Хадикова. Мы с ней выросли вместе и в школе дружили с самого детства. Я помню, под конец она уже плакала, что не хочет умирать, а я ей говорила: «Ира, мы не умрем, всё будет хорошо, мы выйдем отсюда, покушаем, выпьем много-много воды». А потом мы с ней уснули — как сейчас помню, она лежала на спине, ножки подогнула, а я легла на бок и укрыла лицо. Я спала, может, минут пять или десять — а потом взрыв. Лежу и думаю: «Сейчас на меня что-то упадет, и я быстро умру». Через секунд двадцать, которые мне часом показались, еще один взрыв. Я поднялась, а вокруг меня одни трупы, я помню, что была в центре трупов, все были мертвые. А Ира лежала с открытыми глазами, они были такие красные, будто кровью налились. Я ее дергала за руку: «Ира, пойдем, пойдем». Надеялась, что она еще жива, хотя внутри понимала, что нет, уже нет.
Под окном была дыра от взрыва, я пролезла. Кинулась в одну сторону, там боевик за углом стреляет. Кинулась в другую сторону, там девочка — живот красный от крови. А дальше — люди в спецодежде, которые показывали, что надо бежать в военный лагерь.
Вы знаете, в этом лагере была вода, много воды, но я уже ничего не хотела. Я просто легла на носилки, смотрела в небо и это прохлада после трехдневной духоты — боже, как хорошо.
И кто-то подумал, наверное, что я сознание потеряла, и одним махом вылил на меня бутылку воды. Потом — в машину, отвезли в нашу местную больницу для обработки раны. Оказывается, у меня от взрыва раны были на руке и голове, вот только я ничего не чувствовала. А в больнице меня встретил отец — я впервые видела, как он плакал. Он меня успокоил, сказал, что брат мой тоже жив.
9.
У меня две девочки и мальчик. Когда они идут в детский сад, я не переживаю — Бог меня в страшной ситуации уберег, брата моего уберег и детей убережет.
Первые два года после штурма для меня самым тяжелым было видеть глаза моей мертвой одноклассницы, Иры Хадиковой. Пару лет она мне точно снилась.
Понимаете, когда мы с отцом в больнице встретились, там была Ирина мачеха, которая меня спросила: «Залина, что с Ирой?» И я ответила: «Она мертва». А она расплакалась. Сама Ира месяц-два числилась без вести пропавшей, поскольку ее тело так обгорело, что опознать его сразу было нельзя. И во снах она как бы укоряла меня: «Почему ты всем сказала, что я умерла? Посмотри, вот же я, живая».
У меня нет злости, я уже никого не виню — я не знаю, кто виноват в том, что столько народу погибло — власти или боевики. Все равно уже ничего не изменишь. Пять моих погибших одноклассниц в какой-то момент сидели рядом со мной, потом я от них отсела. Если бы я могла их как-то за собой утянуть, если бы я могла их местоположение как-то поменять, то, может, кто-то из них бы и выжил.
Первые два года после штурма для меня самым тяжелым было видеть глаза моей мертвой одноклассницы, Иры Хадиковой. Пару лет она мне точно снилась.
Понимаете, когда мы с отцом в больнице встретились, там была Ирина мачеха, которая меня спросила: «Залина, что с Ирой?» И я ответила: «Она мертва». А она расплакалась. Сама Ира месяц-два числилась без вести пропавшей, поскольку ее тело так обгорело, что опознать его сразу было нельзя. И во снах она как бы укоряла меня: «Почему ты всем сказала, что я умерла? Посмотри, вот же я, живая».
У меня нет злости, я уже никого не виню — я не знаю, кто виноват в том, что столько народу погибло — власти или боевики. Все равно уже ничего не изменишь. Пять моих погибших одноклассниц в какой-то момент сидели рядом со мной, потом я от них отсела. Если бы я могла их как-то за собой утянуть, если бы я могла их местоположение как-то поменять, то, может, кто-то из них бы и выжил.
Источник:
Ссылки по теме:
- Турецкая больница «взяла в заложники» недоношенного ребёнка отдыхающих, потребовав «выкуп»
- Дети Беслана 12 лет спустя: мечты сбываются, но прошлое не отпускает
- 10 самых рисковых спасательных операций в истории
- Главные российские фильмы осени
- "Люди важнее политики". 15 лет назад завершился штурм театрального центра на Дубровке
Новости партнёров
реклама
Для того что бы найти и медленно четвертовать...ВСЕХ КТО ИМЕЕТ К ЭТОМУ ОТНОШЕНИЕ! исполнители, заказчики!